Вообще-то легче не стало...,

Что совершенно ясно благодаря Сёрлу, Годину и Рощину - железяки без сжигания керосина летать вполне могут. При этом их конструкция подозрительно напоминает большую простенькую модель генератора переменного тока, но стремление к самоподдержке и попыткам взлететь очень мне нравятся. А еще Виктор Гребенников, энтомолог, имел весьма крутые мозги, золотые руки и великолепным художником, но родился немного рановато и не в той стране, поэтому судьба у него была просто типичная для тех времен. Неважно, какие у тебя руки и мозги - жить-то все равно приходится в этом вечном бардаке со всякими структурами, органами и паразитами. Так или иначе, но на своей кухне он сочинил летающую платформу, которой изрядно попользовался в своей работе. Если бы у него был тогда доступ к Интернет, то может быть и мы сейчас о ней бы знали все в подробностях.

Легко представить себя на его месте, ведь я чуть его моложе и те времена помню хорошо... Итак - пришла в голову интересная идея, найти принципиальные решения удалось, сделать в натуре и несколько раз неизбежно переделать - удалось, пользоваться научился, восторг испытал, друзьям рассказал и показал, друзья разнесли по знакомым, попросили показать - показал, попросили важные люди - показал, важные люди предупредили - молчок, безопасность страны - ух, как страшно, подписка о неразглашении, подписка о невыезде, если что - уголовная ответственность, все.. Знакомая до слез картина..

Виктор Степанович человек честный, да и друзья вдруг стали теряться, бандюков вокруг развелось, поэтому он написал для детей увлекательным языком книжку про насекомых, которыми с детства увлекался и любил. Серому спецконтингенту в этой книге ничего не вычитать - там все между строк написано, наше поколение было весьма искусно в этом, да и привлекать уже некого, всего делов - самоделку спрятать да друзей автора припугнуть... Вот я сейчас скажу, что Володя Высоцкий и Пугачева развалили систему социализма - ты ж не поверишь, не так ли? Ну, вам этого уже просто не понять...

Так вот, и не только я думаю - эта книга, "Мой мир", наряду с тщательно, кропотливо, очень точно выполненными портретами насекомых, содержит хорошо замаскированное, такое же тщательное описание принципов действия летающей платформы. У Гребенникова просто не было другого выхода, он же в детстве сидел и знал, что это такое. А его отец долго носился со способом сухого обогащения золотоносных руд. Джон Кили умел это делать своей волшебной палочкой. Кварцит превращается в тончайшую пыль, золото остается. Зная принцип действия, нетрудно домыслить конкретную конструкцию. Поэтому следует еще раз прочитать эту книгу с точки зрения постройки левиташки...

Начинаю удивляться с первых строк - в тексте - будто иду я..... под иллюстрацией - медленно лечу я..... Способ взлета жуков утром - с высокой травинки..... Для тех, кто любит конкретность (а сам я именно такой), подскажу..... Лишь счастливицам-бронзовкам Природа «сконструировала» нехитрое, но замечательное приспособление для высшего пилотажа — особую форму надкрыльев.....

Став повзрослее и научившись у отца мастерить, я сделал своими руками сначала неказистый, а затем вполне сносный микроскоп, которым успешно пользовался много лет..... Загадка эта преследовала меня всю жизнь (да и не только меня): зачем самцам многих видов насекомых странные, порой огромные, сложные, явно мешающие, рога и всякие другие выросты?А совсем недавно я ее разгадал, о чем читатель узнает из последующих глав; пока лишь скажу, что открытие это оказалось куда более широким и важным, чем схоластические изыскания по выявлению роли жучиных рогов.....

А самым громадным из жуков-шароизготовителей был на Зеленой Горке священный скарабей. Да, да — тот самый вид, которому египтяне поклонялись не одно тысячелетие. И ведь было чему поклоняться: мрачно-черное создание творит на глазах человека еще одно Солнце — такое же круглое и почти такого же золотистого цвета. А потом еще «малое Солнце», подобно его старшему собрату, движется-катится вдаль, как по небу, только с помощью жука. Посмотрите на копию древней цветной египетской росписи со скарабеями: в лапках жуков — и большое, и малое светила, а птичьи крылья у скарабеев обозначают прямую связь Мира Земного и Мира Небесного.....

Меня интересовали «останки» оптики — артиллерийские прицелы и тому подобное. Основательно поработав отверткой и ключами, я иногда добивался отделения нужного мне узла, в котором попадались и целые, небитые линзы. В результате накопил изрядный сундучок «импортной» и прочей оптики, и у меня появились «новые» самодельные ручные и штативные лупы, два, самодельных же, микроскопа, а позже, когда увлекся небом, стократный телескопрефрактор и целая серия других астрономических приборов собственной конструкции и изготовления...... Долгое время мы с ним делали на продажу швейные иголки, для чего отцу пришлось разработать и изготовить целую полуавтоматическую «линию». Что только нам не приходилось «выпускать»! .......

Я уже знал, что пчелы и осы даже с далеких расстояний возвращаются домой и что к дому их ведет хорошая зрительная память; другие находят друг друга по запаху, третьи -- неизвестно как. В замечательных опытах ЖанаАнри Фабра самцы бабочексатурний летели к самке не только с подветренной, но и с наветренной стороны, куда не могла попасть даже молекула пахучего вещества самки. Пчелыкаменщицы, занесенные им за многие сотни метров, а то и километры, возвращались домой даже после того, как Фабр им перед возвращением «кружил голову» в темной коробке, которую вращал на веревке. Исправно возвращались домой с двухтрех километров, притом напрямик через город, осы Церцерис. Стало быть, «чувство дома» существует реально и широко распространено в природе...... Сейчас я более чем уверен: сфекс направился бы к новому месту -- к норке. Потому что теперь твердо знаю: норка излучает волны. Какие? Терпение, читатель! В этой же книге, но несколько дальше, вы все это узнаете и сами научитесь у насекомых кое-чему «необычному»: телепатии (передаче мысленных сигналов на расстоянии), телекинезу (бесконтактному передвижению предметов), биолокации (нахождению полостей сквозь толщу материала). Узнаете и физическую природу этих «чудес» -- и, надеюсь, с пользой примените их в своей жизни и работе.Одна самка сфекса за свою жизнь, то есть за сезон, делает несколько норок; у осы, что прилетела к монолиту с перемещенным гнездом, концы крыльев были заметно обтрепанными -- признак того, что за ее плечами много норок и удачных охот за кобылками. Чем же отличались те гнезда от этого, незаполненного?Да именно своею заполненностью: воздушного пространства там, между добычей и стенками, оставалось совсем немного, и пространство это имело совсем иную форму, да еще и земляная «дверь» в наглухо закрытой пещерке. А форма полости, как оказалось много лет спустя, имеет в этом деле решающее значение...В окрестностях «сфексограда» шныряли хищники, отбирающие у ос кобылок -- жужелицы решатчатые. Барельеф одной из них я выковал из железа, натер луком и накалил до нужного цвета. Сейчас он в музее. Всем ли сфексам -- а их много видов -- присущ столь высоко развитый хоминг -- так нынче по-иностранному зовут ученые чувство Дома?....

Улетят километров за пять, нащупают восходящий воздушный поток, который поднимет их так же кругами, в поднебесье — и все это без единого взмаха крыльев... Эх, мне бы так!..... Вот такой ветер, не очень даже сильный, как говорят метеорологи — «свежий», дул в тот день над полем, гребнистые борозды которого были от сухости светлосерыми; кое-где виднелись желтые, тоже сухие, незаделанные зерна пшеницы. Ветерок стал крепчать, и над полем временами пробегали пыльные волнистые струи, точь в точь такие, как зимой при поземке, только не белые, а серые. Встречаясь и сталкиваясь в воздухе прямо у земли, эти струи давали как бы всплески или гребни, тут же разбиваемые ветром и уносимые на восток понад полем в уже изрядно запыленную даль.

А потом с ветром что-то сделалось. Он как бы разбился на тысячи маленьких струй, и каждая из них подняла на поле крохотные вихрисмерчики, почему-то уже не серые, а коричневатые, наклоненные на восток, которые как бы вывинчивались из пашни вверх, втягивая на моих глазах пыль с борозд и поднимая ее на полметра, где ветер был сильнее и ровнее. И смерчики эти вливались в широкие кудлатые пыльные валы, которые катились над полем уже мощным колеблющимся потоком.Стайка каких-то небольших птиц испуганно металась в этом бегущем облаке, потом пропала в кромешной пыли из виду. Становилось труднее дышать, пыль лезла в глаза, в нос, и не было от нее никакого спасения. Спотыкаясь о травы, я побежал в перелесок, откуда недавно вышел, — но его уже насквозь продувал безжалостный суховей, насыщенный густой-прегустой пылью.Пыльные валы, накатываясь друг на друга, поднимались по ходу своего страшного бега, быстро высились, клубились, уплотнялись — и вот уже солнце не в силах пробить эту жуткую серокоричневую мглу, и стало вокруг темно-темно...

Мрак, гонимый уже ровным тугим ветром, плотнел с каждой минутой, и это чем-то напоминало солнечное затмение, но с тою огромной разницей, что страшная, ощутимо движущаяся стихия, поглощая все живое, орудовала не где-то в межпланетных высях, а тут, у земли.В струях и клубах пыли, в этой жестокой свистопляске, оторванные от родных гнезд и растений, ослепленные пылью, неслись куда-то — на верную гибель — насекомые: большая мохнатая шмелиха с оранжевыми комками цветня на ногах, совершенно потерявшая ориентировку лесная бабочка-траурница с уже оборванными крыльями; буквально смешанные с пылью, мелькали уносимые бурей златоглазки, цветочные мухи, дикие пчелы.В небольшом муравейнике у старой, ближней к полю березы, царила паника: испуганные муравьи суетливо носились по куполу, зачем-то выносили из недр своего жилища личинок и куколок, которых тут же выхватывали у них другие муравьи и спешно затаскивали вглубь гнезда; кто-то, подтягивая палочки, заделывал ими один из входов, как это принято у них перед дождем, другие немедля разрушали это покрытие, и оттуда выбегали крупные крылатые молодые самки, которых, ухватив за ноги и усы, силой тащили внутрь рабочие муравьи. Было видно, что труженики муравьи впервые столкнулись с этим видом стихийного бедствия, незапрограммированного в их инстинктах в ходе многомиллионолетней эволюции. Они знали, как готовиться к ливню, и отлично умели от него заблаговременно защититься; как вести себя и как спасать потомство во время весеннего половодья, от преждевременного заморозка, даже от пожара, во время которого уносили своих детей в самые глубокие камеры своей сложной постройки. А пыльная буря, каковых в этой местности никогда не бывало, повергла муравьев в совершенную растерянность...

Тем временем в природе происходило нечто совсем непонятное и жуткое. Начавшись с небольшой «поземки», валы и струи пыли превратились в некий Летящий Мрак, все более и более тяжелеющий и всепоглощающий, и не было уже никакого солнца, никакого света; грудь сжималась от пыли, от недостатка воздуха, и какой-то неведомый доселе страх овладел всем моим существом. Читающий эти строки ухмыльнется: нагоняет, мол, автор жути просто «для интересу», не может ведь у нас в Сибири такого быть, разве что где-нибудь в Сахаре... Что тут скажешь? Может быть, эти строчки прочитает кто-нибудь из »первоцелинников» — он и подтвердит, что именно так и было. Темная мрачная пелена, несущаяся над Миром, была неравномерной — клубы уже исчезли, зато временами можно было различить нечто вроде бесчисленных рядов извивающихся полос или лент, более плотных, чем остальной Летящий Мрак.

Мне показалось, что иногда там, в глубинах этого мрака, мелькают какие-то слаборазличимые вспышки. Превозмогая жуткую тоску, я вышел из колка, закрыл рот и нос мелкой сеткой сачка и направился по пахоте вглубь поля — рассмотреть, что это за вспышки. И лишь когда оказался в относительной безопасности — в колке, рядом с тем муравейником, хорошенько вспомнил увиденное. Там, в поле, проносились мимо лишь косые «ленты» пыли, по краям некоторых из них действительно пробегали, причем снизу вверх, какие-то неясные отсветы — неприятного желтофиолетового оттенка; это были не искры, не языки, а скорее какие-то всполохи — возможно, коронные электрические разряды, вроде огней Эльма, возбужденные полетом и взаимным трением миллиардов сухих частиц земли в сухом жерле нескончаемого вихря. А с «солнцем» я так и не разобрался. То, багровое, что я видел сквозь Мглу — было, и это уже совершенно точно, не высоко на юге, а низко на северовостоке, и все-таки оно двигалось направо... Отсюда, из колка, ничего в той стороне больше не виделось, а идти туда, во Мглу, я больше не решился. Что это было, и было ли — сказать сейчас за давностью лет я не берусь. Могу предположить лишь одно: кроме вспышек в летящих темных струях пыльная буря, спровоцированная людьми, способна рождать еще что-то; чудесного тут нет, ибо известно, например, что «хобот» больших смерчей нередко светится.......

Голубой дымок тихо уносит меня в Страну Сказок, и сон наступает быстро: я становлюсь то маленьким маленьким, с муравья, то огромным, как все небо, и вот сейчас должен уснуть; но почему сегодня эти кажущиеся «вредоносные изменения» размеров моего тела какие-то необычные, уж очень сильные; вот к ним добавилось нечто новое: ощущение падения — будто из-под меня мгновенно убрали этот высокий берег, и я падаю в неведомую и страшную бездну! Вдруг замелькали какие-то всполохи, и я открываю глаза, но всполохи не исчезают — пляшут по жемчужно серебристому вечернему небу, по озеру, по траве.Появился резкий металлический привкус во рту — будто я приложил к языку контакты сильной батарейки. Зашумело в ушах; отчетливо слышны двойные удары собственного сердца. Какой уж тут сон!

На моем рабочем столе, заставленном приборами, жилищами муравьев, кузнечиков, пузырьками с реактивами и всякой иной всячиной, находилась широкая посудина, наполненная этими ноздреватыми комками глины. Потребовалось что-то взять, и я пронес руку над этими дырчатыми обломками. И случилось чудо: над ними я неожиданно почувствовал тепло... Потрогал комочки рукой — холодные, над ними же — явное ощущение тепла; вдобавок появились в пальцах какие-то неведомые мне раньше толчки, подергивания, «тиканья».А когда я пододвинул миску с гнездами на край стола и склонил над нею лицо, ощутил то же, самое, что на Озере: будто голова делается легкой и большой большой, тело проваливается куда-то вниз, в глазах — искроподобные вспышки, во рту — вкус батарейки, легкая тошнота...

Назвав находку эффектом полостных структур — ЭПС, я усиленно продолжал и разнообразил опыты, и Природа продолжала раскрывать мне свои сокровенные тайны одну за другой... Оказалось, что ЭПС ничем не экранируется, подобно гравитации, действуя на живое сквозь стены, толстый металл, другие преграды. Оказалось, что если переместить ячеистый предмет на новое место, то человек ощутит ЭПС не сразу, а через несколько секунд или минут, в прежнем же месте остается «след», или, как я его шутя назвал, «фантом», ощутимый рукою через десятки минут, а то и спустя месяцы. Оказалось, что поле ЭПС убывает от сотов не равномерно, а окружает их целой системой невидимых, но иногда очень четко ощутимых «оболочек».Оказалось, что «столб» или «луч» ЭПС сильнее действует на живое тогда, когда он направлен в противосолнечную сторону, а также вниз, к центру Земли. Оказалось, что в сильном поле ЭПС иногда начинают заметно «врать» часы, и механические, и электронные — не иначе как тут задействовано и Время.

Оказалось, что все это — проявление Волн Материи, вечно подвижной, вечно меняющейся, вечно существующей, и что за открытие этих волн физик Луи да Бройль еще в 20х годах получил Нобелевскую премию, и что в электронных микроскопах используются эти волны. Наводишь на верхний конец индикатора старое осиное гнездо, пчелиные соты, пучок колосьев — индикатор медленно отходит на десятки градусов... Чуда здесь нет: энергия мерцающих электронов обоих многополостных тел создает в пространстве систему суммарных волн, волна же — это энергия, способная произвести работу по взаиморасталкиванию этих предметов даже сквозь преграды, подобные толстостенной стальной капсуле (на фотографии). Трудно представить, что сквозь ее броню запросто проникают волны крохотного легкого осиного гнездышка, которое видно на снимке, и индикатор внутри этой тяжеленной глухой капсулы убегает от давно нежилого осиного гнезда порой на полоборота — но это так. И еще одну тайну открыли мне в те годы друзья насекомые, связанные с цветками растений. Оказалось, что кроме цвета, запаха, нектара цветки, дабы привлечь своих крылатых опылителей, имеют подобный же волновой маяк, весьма мощный и тоже ничем не перекрываемый. Обнаружил я его рисовальным угольком — обожженной веточкой, водя ею напротив крупных колоколообразных цветков — тюльпанов, лилий, амариллисов, мальвы, тыквы: еще издали чувствовалось как бы торможение этого «детектора». Вскоре я находил цветок в темной комнате почти безошибочно с расстояния в одиндва метра — но при условии, что его не смещали, так как на старом месте какое-то время оставалась «ложная цель» — уже знакомый нам «остаточный фантом». Я никакой не экстрасенс, и это получается буквально у каждого после некоторой тренировки;

Была такая старинная народная забава: человек сидит на стуле, а четверо его товарищей «выстраивают» над его теменем решетку из горизонтальных ладоней со слегка расставленными пальцами, сначала правые руки, выше — левые; между ладонями промежутки сантиметра по два; через десятьпятнадцать секунд все четверо, по команде, быстро вводят сложенные вместе указательный и средний пальцы под коленки и под мышки сидящему, и по команде же энергично подкидывают его вверх; время между «разборкой» решетки и подкидыванием не должно превышать двух секунд, и очень важна синхронность действий. В удачных случаях стокилограммовый дядя подлетает чуть ли не к потолку, а подкидывавшие утверждают, что он был легким как пушинка...

И осенила меня как-то мысль: уж очень похожи результаты моих опытов с насекомьими гнездами на сообщения людей, побывавших невдалеке от... НЛО. Вспомните и сопоставьте: временный вывод из строя электронных приборов; «фокусы» с часами — то есть со временем; невидимая упругая «преграда»; временное уменьшение веса предметов; чувство уменьшения веса человека; фосфены — цветные подвижные «картинки» в глазах; «гальванический» вкус во рту...

Сейчас я как раз в тени такого облака; увеличиваю скорость — мне это очень легко сделать — и вылетаю из тени» Немного наклоняюсь вперед и чувствую, как оттуда, снизу, от разогретой на солнце земли и растений, тянет теплый тугой ветер, не боковой, как на земле, а непривычным образом дующий снизу вверх. Я физически ощущаю густую плотную струю, сильно пахнущую цветущей гречихой, — конечно же, эта струя запросто поднимет даже крупную птицу, если та раскроет неподвижно свои крылья, — орел, журавль или аист. Но меня держат в воздухе не восходящие потоки, у меня нет крыльев; в полете я опираюсь ногами на плоскую прямоугольную платформочку, чуть больше крышки стула — со стойкой и двумя рукоятками, за которые я держусь и с помощью которых управляю аппаратом. Меня снизу не видно, и не только из-за расстояния: даже при очень низком полете я большей частью совсем не отбрасываю тени. Но все-таки, как я после узнал, люди изредка кое-что видят на этом месте небосвода: либо светлый шар или диск, либо подобие вертикального или косого облачка с резкими краями, движущегося, по их свидетельствам, как-то «не пооблачному». Некто наблюдал «плоский непрозрачный квадрат размером с гектар» — может, это была иллюзорно увеличившаяся платформочка моего аппарата? Большей же частью люди ничего не видят, и я пока этим доволен — мало ли чего. Тем более, что пока не установил, от чего зависит «видимостьневидимость». И поэтому сознаюсь, что старательно избегаю в этом состоянии встречаться с людьми, для чего далеко далеко облетаю города и поселки, а дороги да тропки пересекаю на большой скорости, лишь убедившись, что на них никого нет. Увы, природа сразу поставила мне свои жесткие ограничения, как в наших пассажирских самолетах: смотреть-то смотри, а фотографировать нельзя. Так и тут, если не хуже: не закрывался затвор, а взятые с собою пленки — одна кассета в аппарате, другая в кармане — оказались сплошь и жестко засвеченными. Не получались на высоте и наброски местности: почти все время обе руки заняты, лишь одну можно на дветри секунды освободить. Так что с этим осталось почти по-прежнему: рисовать по памяти — хорошо, если это удается сделать сразу после приземления; хоть я и художник, а зрительная память у меня, сознаюсь, неважная...

Полет этот совсем не похож на то, что мы испытываем во сне — именно с такого сна я когда-то начинал эту книгу. И это не столь удовольствие, как работа, порою очень трудная и небезопасная: приходится не парить, а стоять; вечно заняты руки; в нескольких сантиметрах от тебя — граница, разделяющая «это» пространство от «того», внешнего, граница невидимая, но очень коварная; все это пока что достаточно неказисто, и мое творение отдаленно напоминает разве что... больничные весы. Но ведь это начало! Кстати, кроме фотоаппарата у меня порой очень сильно барахлили часы, и, возможно, календарь: спускаясь, скажем, на знакомую поляну, я заставал ее, правда изредка, немного не соответствующей сезону, с «отклонением» примерно до недели в ту или иную сторону, а свериться здесь было не по чему. Так что перемещаться удается не только в пространстве, а — вроде бы! — и во времени. Утверждать последнее со стопроцентной гарантией не могу, кроме, разве, того, что в полете — особенно в начале — сильно врут часы: поочередно то спешат, то отстают, но к концу экскурсии оказываются идущими точно секунда в секунду. Вот почему я во время таких путешествий сторонюсь людей: если тут задействовано, вместе с гравитацией, и Время, то вдруг произойдет нарушение неведомых мне следственно причинных связей, и кто-то из нас пострадает? Опасения эти у меня вот от чего: взятые «там» насекомые из пробирок, коробок и других вместилищ... исчезают, большей частью, бесследно; один раз пробирку в кармане изломало в мелкие осколки, в другой раз в стекле получилась овальная дырка с коричневыми, как бы «хитиновыми» краями — вы видите ее на снимке; неоднократно я чувствовал сквозь ткань кармана подобие короткого не то жжения, не то электроудара — наверное, в момент «исчезновения» пленника. И лишь один раз обнаружил в пробирке взятое мною насекомое, но это был не взрослый ихневмоновый наездник с белыми колечками по усам, а его... куколка — то есть предшествующая стадия. Она была жива: тронешь — шевелит брюшком. К великому моему огорчению, через неделю она погибла и засохла.

Лучше всего летается — пишу без кавычек! — в летние ясные дни. В дождливую погоду это сильно затруднено, и почему-то совсем не получается зимой. Но не потому, что холодно, я мог бы соответственно усовершенствовать свой аппарат или сделать другой, но зимние полеты мне, энтомологу, просто не нужны. Как и почему я пришел к этой находке? Летом 1988 года, разглядывая в микроскоп хитиновые покровы насекомых, перистые их усики, тончайшие по структуре чешуйки бабочкиных крыльев, ажурные с радужным переливом крылья златоглазок и прочие Патенты Природы, я заинтересовался необыкновенно ритмичной микроструктурой одной из довольно крупных насекомьих деталей. Это была чрезвычайно упорядоченная, будто выштампованная на каком-то сложном автомате по специальным чертежам и расчетам, композиция. На мой взгляд, эта ни с чем не сравнимая ячеистость явно не требовалась ни для прочности этой детали, ни для ее украшения. Ничего такого, даже отдаленно напоминающего этот непривычный удивительный микроузор, я не наблюдал ни у других насекомых, ни в остальной природе, ни в технике или искусстве; оттого, что он объемно многомерен, повторить его на плоском рисунке или фото мне до сих пор не удалось. Зачем насекомому такое? Тем более структура эта — низ надкрыльев — почти всегда у него спрятана от других глаз, кроме как в полете, когда ее никто и не разглядит. Я заподозрил: никак это волновой маяк, обладающий «моим» эффектом многополостных структур? В то поистине счастливое лето насекомых этого вида было очень много, и я ловил их вечерами на свет; ни «до», ни «после» я не наблюдал не только такой их массовости, но и единичных особей. Положил на микроскопный столик эту небольшую вогнутую хитиновую пластинку, чтобы еще раз рассмотреть ее страннозвездчатые ячейки при сильном увеличении. Полюбовался очередным шедевром Природы ювелира, и почти безо всякой цели положил было на нее пинцетом другую точно такую же пластинку с этими необыкновенными ячейками на одной из ее сторон. Но не тут-то было: деталька вырвалась из пинцета, повисела пару секунд в воздухе над той, что на столике микроскопа, немного повернулась по часовой стрелке, съехала — по воздуху! — вправо, повернулась против часовой стрелки, качнулась, и лишь тогда быстро и резко упала на стол. Что я пережил в тот миг — читатель может лишь представить... Придя в себя, я связал несколько панелей проволочкой; это давалось не без труда, и то лишь когда я взял их вертикально. Получился такой многослойный «хитиноблок». Положил его на стол. На него не мог упасть даже такой сравнительно тяжелый предмет, как большая канцелярская кнопка: что-то как бы отбивало ее вверх, а затем в сторону. Я прикрепил кнопку сверху к «блоку» — и тут начались столь несообразные, невероятные вещи (в частности, на какие-то мгновения кнопка начисто исчезла из вида!), что я понял: никакой это не маяк, а совсем совсем Другое. И опять у меня захватило дух, и опять от волнения все предметы вокруг меня поплыли как в тумане; но я, хоть с трудом, все-таки взял себя в руки, и часа через два смог продолжить работу... Многое, разумеется, еще нужно переосмыслить, проверить, испытать. Я, конечно же, расскажу читателю и о «тонкостях» работы моего аппарата, и о принципах его движения, расстояниях, высотах, скоростях, об экипировке и обо всем остальном — но ,, это будет уже в следующей моей книге. ...Весьма неудачный, крайне рискованный полет я совершил в ночь с 17 на 18 марта 1990 года, не дождавшись сезона и поленившись отъехать в безлюдную местность. А ночь — я уже хорошо знал — самое рискованное время суток для этой работы. Неудачи начались еще до взлета: блокпанели правой части несущей платформы заедало, что следовало немедленно устранить, но я этого не сделал. Поднимался прямо с улицы нашего ВАСХНИЛгородка, опрометчиво полагая, что во втором часу ночи все спят и меня никто не видит. Подъем начался вроде бы нормально, но через несколько секунд, когда дома с редкими светящимися окнами ушли вниз и я был метрах в ста над землей, — почувствовал себя дурно, как перед обмороком. Тут опуститься бы, но я этого не сделал, и зря, так как какая-то мощная сила как бы вырвала у меня управление движением и тяжестью — и неумолимо потащила в сторону города. С величайшим трудом овладев ситуацией, я сумел с грехом пополам сделать аварийную перенастройку блокпанелей. Горизонтальное движение стало замедляться, но тут мне снова стало худо, что в полете совершенно недопустимо. Лишь с четвертого раза удалось погасить горизонтальное движение и зависнуть над Затулинкой — заводским Кировским районом города. Зловещие трубы продолжали безмолвно и круто дымить совсем близко подо мною. Отдохнув несколько минут — если можно назвать отдыхом странное висение над освещенным забором какого-то завода, рядом с которым сразу начинались жилые кварталы, и с облегчением убедившись, что «злая сила» исчезла, я заскользил обратно, но не в сторону нашего ВАСХНИЛгородка, а правее, к Толмачеву — запутать след на тот случай, если кто меня заметил. И примерно на полпути к этому аэропорту, над какими-то темными ночными полями, где явно не было ни души, круто повернул домой... На следующий день, естественно, я не мог подняться с постели. Новости, сообщения по телевидению и в газетах, были для меня более чем тревожными. Заголовки «НЛО над Затулинкой», «Снова пришельцы?» явно говорили о том, что мой полет засекли. Но как! Одни воспринимали «феномен» как светящиеся шары или диски, причем многие почему-то «видели» не один шар, а... два! Поневоле скажешь: у страха глаза велики. Другие утверждали, что летела «настоящая тарелка» с иллюминаторами и лучами... Что касается меня, то берусь предположить, что гравитационные платформыфильтры (или, как я их зову короче — блокпанели) этих аппаратов в натуре были относительно небольшими, треугольной формы, и сработаны у нас на Земле, но на более солидной и серьезной базе, чем мой почти наполовину деревянный аппарат. Я сразу хотел сделать платформочку его, именно треугольной — она гораздо эффективней и надежней, — но отошел от этой формы в пользу четырехугольной потому, что ее проще складывать, и, сложенная, она напоминает чемоданчик, этюдник или «дипломат», который можно декорировать так, что не возникает и малейших подозрений. Я, разумеется, выбрал «этюдник»... Скорость полета довольно велика — но не свистит в ушах моих ветер: силовая защита платформы с блокпанелями «вырезала» из пространства расходящийся кверху невидимый столб или луч, отсекающий притяжение платформы к Земле,- но не меня и не воздух, что внутри этого столба над нею; все это, как я думаю, при полете как бы раздвигает пространство, а сзади меня снова смыкает его, захлопывает. Именно в этом, наверное, причина невидимости аппарата «с седоком», а точнее «стояком», или частично искаженной видимости, как у меня было недавно над новосибирской Затулинкой. Но защита от притяжения регулируемая, хотя и неполная: подашь вперед голову, и уже ощущаются как бы завихрения от встречного ветра, явственно пахнущего то донником, то гречихой, то многоцветьем луговых сибирских трав. Исилькуль с громадой элеватора у железной дороги я оставляю далеко слева и иду постепенно на снижение над автотрассой, хорошенько убедившись, что сейчас я невидим и для водителей, и для пассажиров, и для работающих в поле: от меня и платформы нет на земле тени (впрочем, изредка тень неожиданно появляется); вот на опушке колка трое ребят собирают ягоды — снижаюсь до бреющего полета, замедляю скорость, пролетаю рядом с ними. Нормально, никакой реакции — стало быть, ни меня, ни тени не видно. Ну и, конечно, не слышно: при таком принципе движения — в «раздвигаемом пространстве» — аппарат не издаст даже малейшего звука, так как даже трения о воздух здесь фактически не происходит. Путь мой был долгим — не менее сорока минут от Новосибирска. Устали руки, которые не оторвешь от регуляторов, устали ноги и туловище — приходится стоять чуть ли не по стойке «смирно» на этой маленькой платформочке, к вертикальной колонке которой я привязан... ремнем. А быстрее перемещаться я хоть и могу, но опасаюсь: моя «техника», изготовленная полукустарно, пока еще слишком миниатюрна и непрочна. Снижаясь и тормозя, а это делается взаимосмсщснием жалюзифильтров, что под доскою платформы, Еще тише, еще медленней — и вдруг внизу как бы темная неожиданная вспышка: появилась-таки моя тень, до того невидимая, и сейчас медленно скользит по травам и кустам. Но это уже не страшно: вокруг ни души, а на автостраде, что в метрах трехстах на север от Заказника, машин пока нет. Можно спокойно опуститься на землю. Стебли самых высоких трав уже зашуршали о мой «постамент» — платформу с блокпанелями. Но перед тем как поставить ее вот на этот бугорок, я, охваченный порывом радости, движением рукоятки снова раздвигаю жалюзи панелей и круто, свечой, иду вертикально вверх. Быстро сжимается, как бы съеживается, картина внизу: колки Заказника, все его опушки и ограда, все окружающие Заказник перелески и поля; горизонт начинает как бы выгибаться со всех сторон такой огромной выемкой вдали на западе, куда уходит плавная дуга железной дороги (не пойму, в чем дело — магистраль эта прямая как стрела) огромный диск Земли со всем этим почему-то кажется все более и более вогнутым — причину этой давно уже мне знакомой иллюзии я так и не нашел. ...Ой, что же я делаю: ведь там, внизу, на Поляне, я отбрасывал тень — значит, меня могут увидеть люди, и не единицы, как в ту недоброй памяти мартовскую ночь, а тысячи, ведь сейчас-то день; неровен час, опять «предстану» в виде диска, квадрата, или, еще хуже, собственной персоной... Да еще, на грех, впереди — самолет, похоже, грузовой, пока еще беззвучно мчится почти навстречу мне, быстро вырастая в размерах, и я уже вижу холодный блеск дюраля, пульсацию неестественно красной мигалки. Быстро же вниз! Резко торможу, поворачиваю — Солнце светит уже в затылок, а наискосок внизу, на гигантской выпуклой стене ослепительно белого кучевого облака, должна быть моя тень; но тени нет, лишь многоцветная глория — радужное яркое кольцо, знакомое всем пилотам — скользнуло по облаку, опережая меня, вниз. Отлегло от сердца: нет тени — значит, никто не видел ни меня, ни «дубль» в виде треугольника, квадрата или «банальной» тарелки... Мелькнула мысль (а надо сказать, что, несмотря на отчаянные технические и физические неудобства, в «падающем» полете почему-то гораздо лучше и быстрее работает воображение): ведь может статься, что из пяти миллиардов людей не один я сделал подобную находку, и летательные аппараты, основанные на этом же принципе, давно делают и испытывают — и созданные на заводских КБ, и самоделки вроде моей. Но у всех экранирующих платформ одно и то же свойство: иногда они становятся видимыми для других людей в очень различном облике; «трансформируются» и пилоты — их видят «гуманоидами» в серебристых костюмах, то мелкорослозелеными, то плоскими, как из картона (Воронеж, 1989 год), то еще какими. Так вот, очень может статься, что это никакие не инопланетянеНЛОнавты, а «временновизуальнодеформировавшиеся» — конечно, только для сторонних наблюдателей — вполне земные пилоты и конструкторы таких платформочек, доводящие свои детища до надежного состояния... Советы тем, кто, изучая насекомых, натолкнется на это же явление и станет мастеритьиспытывать «гравитоплан» (кстати, я убежден, что минуя насекомых это открытие не сделать): летать только в летние погожие дни; избегать работать в грозу, дождь; не забираться высоко и далеко; с пункта приземления не брать с собою ни былинки; все узлы делать максимально прочными; при испытаниях и работе избегать близости любых ЛЭП, поселков (тем более городов), транспорта, скоплений людей — лучше всего для этого дальняяпредальняя глухая лесная поляна, подальше от человеческих жилищ, иначе в радиусе нескольких десятков метров может произойти — и часто происходит! — то, что назвали полтергейстом: «необъяснимые» перемещения бытовых предметов, отключение, или, наоборот, включение бытовой электротехники и электроники, даже возгорания. Объяснения этому я не имею, но похоже, что все это — следствия сбоя хода времени, штука, в общем-то, чрезвычайно коварная и тонкая. Ни одна деталь, частица, даже самая крохотная не должна быть брошена, обронена во время полета или в месте приземления. Вспомним «Дальнегорский феномен» 29 января 1986 года, похоже, трагический для экспериментаторов, когда вырвало и разметало по огромной территории весь аппарат, а от гравитационных микроячеистых фильтров были обнаружены лишь жалкие обрывки «сеточек», не поддающиеся — так и должно быть! — толковому химическому анализу. Вторая причина моего «нераскрытия» более объективна. Лишь у одного вида сибирских насекомых я обнаружил эти антигравитационные структуры. Надеюсь, меня поймут и простят те, кто хотел бы немедленно познакомиться с Находкой просто для интереса и без корыстного умысла: могу ли я сейчас поступить иначе ради спасения Живой Природы? Тем более, что вижу: подобное вроде бы уже изобрели и другие, но тоже не торопятся появляться со своими находками в кабинетах бюрократов, предпочитая носиться в ночных небесах то в виде странных дисков, то в образе треугольников и квадратов, переливчато мерцающих на удивление прохожим... ...Быстро падая, точнее, проваливаясь вниз, ориентируюсь, осматриваюсь, нет ли кого неподалеку; метрах в сорока от земли резко торможу, и без особых помех приземляюсь там, где обычно: на крохотной полянке в Большом Лесу Заказника — вы ее найдете на схемекарте, ну а потом, если там побываете, и на самой местности. И не судите меня за то, что ветви некоторых осин там как бы срезаны или «отбиты молнией»: строго вертикальные взлет и посадка очень затруднены, и начальная траектория большей частью скошена, особенно при взлете, когда платформу почему-то относит в сторону, противоположную Солнцу, а иногда и наоборот... Ослабив гайки барашки на стойке управления, укорачиваю ее, как антенну у портативного приемника, вытаскиваю из платформы, которую складываю на шарнирах пополам. Теперь это выглядит почти как этюдник — ящик для красок, разве что чуть потолще. Кладу «этюдник» в рюкзак, малость еды да кой-какой инструмент для ремонта ограды — и между осинок, невысоких кустиков шиповника пробираюсь на Срединную Поляну. Фосфены — цветные подвижные узоры в глазах — можно вызвать воздействием на людей различных многополостных структур. Здесь — лишь некоторые из большой «коллекции» ЭПС-фосфенов. И ровным счетом ничего не значит, что у меня за спиною в рюкзаке, замаскированная под этюдник, лежит, сложенная вдвое, а значит нейтрализованная, платформочка с гравитационными мелкосетчатыми блокфильтрами, а между ними, также складная, стойка с регуляторами поля и ремешком — им я привязываюсь к стойке. Ну, допустим, вырвался с этой находкой лет на пятьдесят вперед — какая разница? Так что же ценнее для Человечества в этот момент — заповедный насекомий уголок, или самодельный, что в рюкзаке, аппарат, развиьающий зенитную тягу много меньше центнера, а горизонтальную скорость — от силы тридцать сорок километров в секунду. Поглядите на эти снимки. Такова эта в общем-то, нехитрая штука в рабочем и собранном виде. Гибкий тросик внутри рулевой ручки передает движение от левой рукоятки на гравитационные жалюзи. Сдвигая и раздвигая эти «надкрылья», совершаю подъем или приземление. Однажды при быстром спуске, в режиме свободного падения, левая рукоять... слетела, и быть бы мне «в лучшем мире», но я не только не разбился, а даже не почувствовал удара, лишь тьму: платформочка проделала в пашне — хорошо что не на дороге! — довольно глубокий колодец, сначала вертикальный, а затем забирающий в противосолнечную сторону. Из этого чудоколодца я не без труда извлек и себя, и свой аппарат, конечно же, изрядно пострадавший; но больше всего хлопот доставил «колодец»: он не имел отвалов! Пришлось проявить немало изобретательности, чтобы его спешно замаскировать — видимый с дороги, он вызвал бы немало толков, а то и, чего доброго, навел бы на «виновника» каких-нибудь не в меру ретивых следопытов. А что, верхняя часть моего аппарата и верно «велосипедная»: правая рукоять — для горизонтальнопоступательного движения, что достигается общим наклоном обеих групп «надкрыльев» жалюзи, тоже через тросик. Развивать скорость более 25 километров в минуту я не решаюсь, предпочитая лететь раз в десять медленнее. Только хотел захлопнуть крышку морилки и кинуть туда ватку с эфиром — как на свет выскочил... светлый кокончик. Он был овальным, на вид довольно плотным, непрозрачным. Не иначе кто-то из пленников случайно его вытолкнул в морилку: не может ведь сам кокон прыгать! Но кокончик, опровергая мои сомнения, прыгнул еще раз; ударившись о стеклянную стенку, упал на дно... Пришлось жертвовать уловом — перепуганные насекомые с явной радостью кинулись на волю. А я изолировал странный кокон и спрятал в отдельную пробирку. Дома рассмотрел его в бинокулярный микроскоп — ничего особенного, кокон как кокон; в длину миллиметра три, в ширину — миллиметр с небольшим. На ощупь стенки его были прочными — как то и быть должно. Кокон энергично прыгал тогда, когда его освещало — или прогревало? — солнце; в тени он успокаивался. Прыжки его достигали тридцати миллиметров в длину и, что еще более замечательно — пятидесяти миллиметров в высоту! Насколько я мог уловить, кокон летел почти не кувыркаясь, плавно; впрочем, тут нужна скоростная киносъемка. Несомненно, механическое движение кокону изнутри сообщала личинка или куколка насекомого. Но как это происходило, увидеть было невозможно.

однако фрагмент описания развития пыльной бури дает новые зацепки. Так, ветер стал каким-то другим и вдруг появляются маленькие коричневые смерчики, затем бурые ленты, по краям которых, снизу вверх, поднимаются очень неприятные желто-фиолетовые всполохи, похожие на огни Св.Эльма, паника птиц и насекомых, красное солнце не там, где должно быть и упоминание про свечение больших торнадо. На ночных рисунках его гравиплана ясно видны разноцветные струи-вихри снизу платформы. А вот что за красный светящийся борт платформы - ну, ума не приложу, что это такое. Заметь - все вееры раскрыты (взмываю вверх...) и они имеют пластинки с полукруглыми вырезами неодинаковой длины. Впечатление, что Виктор хотел максимально заполнить всю площадь. Так и хочется увидеть, что каждая струйка имеет свое сопло... Но ведь он ручался за точность!

У меня создается впечатление, что Виктор связывает вместе воздушные смерчики, коронные разряды, эффект полостных структур и все это в миниатюре, под ногами, создает весьма устойчивую левиташку, что прозрачно намекает о том, что каждый смерчик настолько быстро вращается, что является гироскопом и генератором высоких напряжений. Другие спецэффекты, кроме оптической капсулы, аналогичны дискам Сёрла, Година-Рощина и описаниям НЛО. На снимках взлета хорошо видно, как Виктор давит большим пальцем правой руки кнопку, очень похожую на кухонную многоискровую пьезозажигалку 70-х годов и что меня поражает - абсолютная устойчивость взлета... Вес его гравиплана, кажется, килограммов 10 -12, судя по позе Виктора. Абсолютно гениальная конструкция с фантастическими параметрами...

Медленно, но верно создается цепочка аналогий: униполярный мотор-генератор Фарадея, однофазный генератор Сёрла, универсальный мотор-генератор Година-Рощина, потерянные летающие диски Сёрла, управляемый диск Сёрла, управляемые смерчики гравиплана Гребенникова, репульсины Виктора Шаубергера, сирокко и торнадо, циклоны и антициклоны. Их объединяет факт вращения и набор похожих спецэффектов. Совершенно неизвестно, как летала платформа Джона Кили, двигались коралловые блоки Эдварда Сканлиньша и поднимались каменные блоки в тибетском способе высотного строительства с помощью оркестра, но не удивлюсь, если они запросятся в эту же цепочку. Напрашивается точка зрения Евгения Арсентьева - под платформой Виктора Гребенникова устойчиво стоят примерно 400 маленьких торнадо (в зависимости от раскрытости жалюзи), которые ее поднимают. И не только ее - снизу дует сильный, насыщенный запахами лугов поток воздуха. Вероятно, платформа находится на колонне среднего торнадо, который достает почти до земли.. Есть цирковой номер - клоун выделывается на мощной струе фонтана и не может ее покинуть. И что - жалюзи управляют маленькими торнадо, а они управляют средним торнадо? Вообще-то это вписывается в идею Шаубергера, что поперечный разрез вихря похож на многослойный роликоподшипник.

Тогда придется поверить, что броуновское движение молекул воздуха внутри жгута торнадо направлено вверх со скоростью 420 - 500 м/с и на них стоит платформа. Отсюда следует, что уже на старте под платформой генерировались совсем маленькие бублики-торнадо 3 - 4 см высотой и этого было достаточно для взлета. При наборе некоторой высоты они удлинялись и объединялись в общий торнадо средней величины с эффектом кокона - потери видимости и тени снаружи и вогнутости (как в маске под водой) изнутри, что свидетельствует об изменении плотности и коэффициента преломления воздуха. Получается, что надо прежде всего научиться генерить маленькие торнадо и вырезы в жалюзи - это место их расположения? Тогда при раскрытии вееров - жалюзи количество бубликов увеличивается и подъемная сила - тоже, причем весьма резко. Интересно - может гравиплан Гребенникова спровоцировать настоящий большой торнадо в подходящих условиях?

Теперь злектростатика. Обратимся к В.Д. Дудышеву, который применил ее для улучшения сгорания топлива, а еще выяснил: "Проведенное нами исследование убедительно доказывает, что именно электрическое поле, прямо воздействующее на пламя, и эмиссия потока электронов (идеальный тип окислителя) в пламя могут наиболее эффективно интенсифицировать процесс горения и сделать его экологически чистым и безвредным для человека и для окружающей среды! как ни парадоксально, наши опыты убедительно доказывают, что лучшие “окислители” и катализаторы горения - это не избыточный воздух и кислород, а электрон и электрическое поле! Как показали наши эксперименты, электрическое поле может служить не только эффективным катализатором горения, но и регулятором его интенсивности, кроме того оно может управлять даже вектором теплопроводности. Опытами доказано, что можно регулировать параметры этого поля, а также управлять температурой пламени и градиентом теплопроводности пламени. Для перераспределения и упорядочения теплового движения (давления) молекул нагретого газа внутри замкнутого объема, а, следовательно, и его температуры в определенном направлении, необходимо ввести в камеру сгорания тепловой машины постоянное электрическое поле и ориентировать электрическими Кулоновскими силами тепловые движения электрически заряженных и дипольных молекул расширяющихся рабочих тел (газа, пара) вдоль силовых линий данного электрического поля. Нечто похожее происходит в широко применяемых, например, в жидкокристаллических ячейках электронных часов, ячейках Керра (электрооптический эффект) при периодическом наложении на них электрического поля. При этом происходит разворот дипольных молекул вдоль вектора поля, а также изменение световой проводимости этих веществ. Различие между этим известным в электрооптике явлением и нашим случаем состоит в том, что поляризованные молекулы газа остаются подвижными вдоль силовых линий электрического поля, в отличие от жидких кристаллов, что и приводит к перераспределению параметров тепловой энергии (давления, температуры и теплопроводности) дипольных молекул нагретого газа именно вдоль силовых линий поля.Чем больше напряженность этого поля при первоначальной температуре рабочего тела, тем больше разница давлений на боковые стенки камеры и рабочий орган, например, поршень двигателя. Комбинацией трех знакопостоянных электрических полей по всем трем осям координат можно вообще затормозить тепловое движение поляризованных частиц нагретого газа, а, следовательно, существенно и быстро снизить его температуру и давление. В этом случае тепловая энергия нагретого газа скачком переходит в электромагнитное излучение." А ведь я применю это все в двигателе моего вертолета...

Из следующей работы Дудышева: " Уже мои первые эксперименты на данной простейшей установке в 1986 г. показали, что «холодный» водный туман (газ) возникает из жидкости (воды) в капиллярах при высоковольтном электроосмосе вообще без видимых затрат энергии, а именно с использованием только потенциальной энергии электрического поля. Этот вывод очевиден, т.к. в процессе экспериментов электрический ток потребления источника поля был одинаковым и равнялся току холостого хода источника. Причем этот ток вообще не изменялся независимо от того, происходило ли испарение жидкости, или нет. Опыты показывают, что за 10 минут при диаметре капиллярного цилиндра 10 см, капиллярный электроосмос испарял достаточно большой объем воды (1 литр) вообще без затрат энергии, то есть потребляемая электрическая мощность (10 Ватт) источника электрического поля высоковольтного преобразователя напряжения (20 кВ) была неизменна и не зависела от режима его работы. Экспериментально выяснено, что вся эта потребляемая из сети мощность незначительно мала по сравнению с энергией испарения жидкости. Это объясняется тем фактом, что мощность тратилась именно на создание электрического поля и не увеличивались при капиллярном испарении жидкости благодаря работе ионного и поляризационного насосов. Поэтому эффект холодного электрокапиллярного испарения жидкости удивителен по экономичности энергетики процесса. Несмотря на то, что пока еще до конца не раскрыта энергетика этого процесса, все же уже достаточно ясно, что «холодное испарение» и диссоциацию воды осуществляет потенциальная энергия электрического поля. Точнее, видимый процесс испарения и расщепления воды на Н2 и О2 при капиллярном электроосмосе осуществляют именно мощные электростатические Кулоновские силы этого сильного электрического поля."

Следовательно, если плюс вверху, а минус внизу - то имеем еще один фактор выправленного в нашу пользу теплового давления поляризованных молекул воздуха. Может поэтому платформа не хотела летать зимой? Тогда - жалюзи были минусом? Или там есть невидимая проволочная сетка? Право, не знаю... А как здорово электрическое поле высасывает и разлагает воду, а? Вероятно, решением проблемы устойчивой работы зимой будет баллон бутан-пропана и небольшие горелки, поставляющие поляризованные молекулы в нужных количествах (я не знаю, что это такое, мне стыдно за мои 4 высших.., но воды при сгорании газа образуется очень много, любая хозяйка это знает..). Итак, вторая задача - как можно большее электростатическое поле и правильное, безопасное, без утечек - его применение. У Гребенникова это было сделано не очень-то хорошо, под ногами - пыль, грязь, мокро, большие утечки, в сырую погоду все это капризничало, трудно очистить нежный механизм...

Арсентьев тоже упоминал, что при торнадо облака заряжены положительно, а земля - отрицательно, кроме того, он считает, что торнадо в сути своей электрическая машина и я в это с удовольствием верю. Работает же электрофорная машина "Тестатика" в роли энергоблока малой (300 ватт) мощности.. Направление движения по горизонтали у Виктора Гребенникова зависело от общего наклона групп жалюзи, вероятно, это вызывало наклон сначала маленьких торнадо, а потом среднего торнадо и это двигало дядю Витю на его деревянной самоделке со скромной скоростью сверхзвукового истребителя, а летать со скоростью выше 25 км/мин он побаивался, хотя теоретически считал нормой до 40 км/мин... Я думаю, он проверил эти цифры, поэтому не удивительно, что обещанную им книгу "Полет" с описанием и чертежами платформы мы никогда не увидим... Крома того, стойка могла поворачиваться "Лево-Право" на небольшой угол, возможно, это был способ плоского поворота. Об управлении наклоном "налево-направо" ни слова, это было неактуально для него. Удивлюсь еще раз - платформа стояла как вкопанная, никакой цирковой балансировки, это так странно, ведь это верный признак блока гироскопов, но поверить все-таки трудно, ведь я до последнего винтика знаю, как устроен морской гирокомпас... Ох, нелегкая это работа - из болота тащить бегемота (осваивать генетически обусловленный потенциал собственных мозгов).

Теперь прилепим сюда еще и воронку в ванне. Все знают, что при определенном уровне сливающейся в ванне воды начинает образовываться воронка - торнадо, которая плавно раскручивается до большой скорости, при этом общая скорость слива воды из ванны (общий расход) явно уменьшается. Если пополнять ванну из крана, то можно увековечить этот процесс - получим стоячее торнадо, пока терпения хватит. Умные люди пишут, что все во вселенной и мы тоже состоим из таких вот стоячих бубликов-торнадо в потоке амеров, или эфира. И в это я тоже старательно, но с трудом, верю... Сам, когда курил, умел кольца делать. Здесь мы пришли к тому, что наша электростатика по рецепту Дудышева организована плюсом кверху, да и эффект Бифильда-Брауна туда же - значит положительные ионы воздуха и протоны двигаются с разгончиком вниз, а отрицательные ионы и электроны - вверх. Что касается поляризованных молекул - наверное тоже? Теперь главное - если на их пути поставить дырявую преграду, то почему бы им не закрутиться? Может это и есть: "лежит, сложенная вдвое, а значит нейтрализованная, платформочка с гравитационными мелкосетчатыми блокфильтрами, а между ними, также складная, стойка с регуляторами поля и ремешком — им я привязываюсь к стойке".. И что фильтруют наши фильтры? Мальчики налево, девочки направо? Ну, в смысле, правильные бублики вниз, а неправильные нафиг... Но, если там еще и сложенная стойка помещается, то они практически не имеют толщины, а блокфильтры следует понимать - стопка фильтров, ведь все у него начиналось со связывания надкрыльев в стопку и даже большая канцелярская кнопка не могла упасть на эту стопку? ..."а значит, нейтрализованная"... Загадочно...

Рискну предположить, что платформа изнутри оклеена фольгой, и это плюс. Веерные жалюзи - это минус. Между ними стопка дырявых изоляторов, и наверняка не плоских, а с каким-нибудь насекомьим рельефом. В момент запуска пьезозажигалка создает 10 киловольт или больше, почему бы там не иметь высоковольтные конденсаторы от телевизора, поднакопить заряд?, тогда по краю сдвинутых жалюзи Мощные Кулоновские Силы (МКС - они так больно лупят, я их очень уважаю..) приведут заряды в движение. По обе стороны дырявого изолятора, блокфильтра, появятся микроторнадо, но верхним развиваться некуда 2 - 5 мм и фольга, а нижним простор есть - 30-40 мм и в круглых вырезах жалюзи можно сгруппироваться в маленький торнадо. Тут же все меняется, верхние микроторнадо почти исчезают, туда просто не пробиться, а МКС раскручивают маленькие торнадо до больших скоростей, при этом еще и электрический заряд нарастает. При разворачивании вееров количество маленьких торнадо увеличивается, заряд растет, подъемная сила растет. Когда платформа поднимается на некоторую высоту, опять все меняется, ибо образуется средний торнадо, на верхушке которого торчит платформа. Вот тут и спецэффекты во всей красе проявляются... А не коронный ли разряд с фольги мы наблюдаем по периметру платформы на рисунке ночного полета Гребенникова? Ведь край фольги - это острие, любимое место жительства огней Святого Эльма. Жутко интересно, но наскольно правильна эта гипотеза?

Верхом на торнадо, жуть!! Кстати, такой угол наклона - это почему??

Во всяком случае о невесомости нигде ничего не говорится, Виктор прочно стоял на платформе, платформа прочно стояла на струе, которая почему-то ее устойчиво держала и легко управлялась, нечто вроде странного пирога - наверху Виктор, под ним фанерка, затем блок-фильтры, микро-торнадо, жалюзи, малые торнадо, средний торнадо. Вроде как все логично, не пора ли проверить хоть что-нибудь опытным путем? Например, с помощью иголки и паяльника сделать фрагмент надкрыльев. А потом стопку... То есть пройти весь путь с самого начала, кстати - замечания Гребенникова о мерцающих электронах и волнах материи Де Бройля говорят о весьма широком диапазоне его интересов на переднем крае науки.